Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945) происходит из рода баронов фон Гиппиус, переселившихся в Россию из Мескlenburg′a в XVI веке. Сама Гиппиус никогда не употребляла своего дворянского титула, очень рано ощутив себя демократкой и русским литератором.
Темира Пахмусс
Приехав в 1889 г. после своего замужества с Д.С.Мережковским в Петербург из Тифлиса, Гиппиус сразу погрузилась в литературную жизнь столицы. Она познакомилась с поэтами А.Н.Плещеевым, Я.П.Полонским, Н.М.Минским, А.Н.Майковым, К.Д.Бальмонтом, Федором Сологубом, Андреем Белым, Александром Блоком, Вячеславом Ивановым и Владимиром Соловьевым. Она встречалась со Львом Толстым, Чеховым, Лесковым, Короленко, Григоровичем, Михайловским, Горьким, Акимом Волынским. Вместе с Мережковским она вошла в группу Сергея Дягилева, издававшего журнал ″Мир искусства″ эстетического и неоклассического направления. В группу ″ Мира искусства″ входили Петр Перцов, впоследствии редактор журнала Мережковских ″Новый путь″, художники А.Н.Бенуа, В.Ф.Нувель, Лев Бакст; критик Владимир Гиппиус, троюродный брат Зинаиды Гиппиус; Дмитрий Философов, двоюродный брат Дягилева, журналист, впоследствии интимный друг и соратник Мережковских; Поликсена Соловьева, издатель и поэт, позже близкий друг Зинаиды Гиппиус; Василий Розанов, также быстро подружившийся с Мережковскими. В Москве Гиппиус была близка к кругу Валерия Брюсова. Какое блестящее окружение у молодого талантливого литератора!
Поэт и прозаик Зинаида Гиппиус начала свой творческий путь как символист. Первые ее стихи были опубликованы в 1888 г., писала она их с семи лет.
В 90-е годы XIX столетия поэзия Гиппиус выражала больше, чем творчество других писателей-символистов. В ней были любовь к красоте, антиномия религиозного экстаза и богохульства, тесная связь между религией, поэзией и мистической чувственностью.
/215/
Ее намеренное нарушение традиционных канонов, как и переоценка эстетических ценностей, также были типичны для своеобразной атмосферы, отличавшей русскую литературу конца XIX — начала XX веков. Вместе с Мережковским, Минским, Розановым и Федором Сологубом Зинаида Гиппиус ратовала за новый художественный вкус, создавала новые сочетания звука и ритма, указывала на новые художественные ценности русскому читателю. Одаренная большим чувством метрической композиции, звука и цвета, она экспериментировала в стихах, используя скрытые возможности русского стихосложения. Гиппиус, однако, никогда не теряла контроля над поэтической техникой и поэтическим выражением в стихах. Верная метафизическому искусству символизма, она относилась к Слову как к Чуду.
Как и другие поэты-символисты, Гиппиус отделяла эмпирический мир от духовного, полного мистического значения и имманентности. Вслед за Гете она утверждала, что ″Alles Vergangliche ist nur ein Gleichnis″, изображая мир в своем творчестве как хаотическое взаимодействие материи и духа. Вместе с другими русскими поэтами-символистами она видела в поэзии путь к познанию последних тайн и потусторонней реальности — истины, которая выше интеллектуальных й моральных категорий на земле. Современники Гиппиус, среди них Валерий Брюсов, Андрей Белый, Иннокентий Анненский и Михаил Кузмин, высоко ценили поэтическое творчество Гиппиус как maître стихосложения, который навсегда сохранит свое место в истории русской поэзии. Ее стихи, полные аллитераций и тонких оттенков, обнаруживают индивидуальное чувство слова, цвета и запаха. Мелодичность ее стиха сочетается с потоком образов и мыслей, подкреплена рефренами, параллелизмом синтаксических структур и ритмического рисунка. Мелодия звуков и красок дала возможность Гиппиус выразить невыразимое в поэзии. Целый ряд русских композиторов, среди них С.Прокофьев и Н.Мясковский, положили ее стихи на музыку.
Ранние произведения Гиппиус, созданное в 90-е годы XIX века, характеризуют ее как поэта эстетизма и крайнего индивидуализма с ностальгическим лейтмотивом ″мне нужно то, чего нет на свете″. Ее стихотворение ″Песня″, включающее эту ставшую сразу же знаменитой строку, является поистине поразительным творением с разнообразной метрической системой, с чередующимися длинными и короткими строчками и с музыкальным рефреном. Сама Гиппиус воспринимала это стихотворение как молитву. 19-го марта 1893 г. в Contes d′amour она сделала по этому поводу следующую запись: ″Я писала стихи сегодня после многих лет . Пишу их и повторяю потом — как
/216/
молюсь. Есть неведомое чувство умиления и порыва в душе. О, если б молиться, пока жить!″
Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, —
С вечернею зарею.
И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным… Оно не сжалится над сердцем бедным,
Над моим сердцем бедным.
Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю,
Не знаю…
И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда,
Чуда!
О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает,
Оно обещает,
Но плачу без слез о, неверном обете… О неверном обете… Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете1.
В этот ранний период своего творчества Гиппиус отрицала вульгарность, пустоту и ennui человеческого существования. Только изредка она писала о красоте природы и полноте человеческой жизни в своей поэзии, вдохновленная итальянским Ренессансом и эллинистическими концепциями святости плоти. Эти взгляды на человеческую плоть она разделяла с Мережковским, Минским и Волынским. Меланхолия, желание одиночества и острое чувство отчуждения отличают ее стихотворения этого периода.
В самом начале XX века ее настроения внезапно и резко изменились. Она ощутила желание посвятить свое творчество религиозным идеалам. К своей прежней концепции Бога она присоединила новую идею свободы и желание обрести глубокую веру в Бога. Отказавшись от эллинистического понятия святости плоти и от христианского понятия святости духа, она, вместе с Мережковским, выразила уверенность, что эти две концепции
/217/
могут быть слиты в одно и таким образом затем соединиться с религией Святой Троицы. Это было их ″апокалиптическое″ христианство, верившее во Второе Пришествие Христа так же, как историческое христианство верило в Его Первое Пришествие. Русское неохристианство начала XX века формулировало синтез Святой Плоти и Святого Духа в их равенстве и цельности как стремление к конечной цели — Человечеству Третьего Завета. Гиппиус выразила эти настроения религиозного возрождения в своей поэзии второго периода, например, в стихотворениях ″Молитва″, ″Нескорбному учителю″, ″Христу″ и др. Характерным стихотворением этого времени можно назвать ″О другом″ (Собрание Стихов: 1889-1903):
Господь, Отец. Мое начало. Мой конец. Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне, Во имя Сына прошу я ныне И зажигаю пред Тобой Мою свечу. Господь. Отец. Спаси, укрой —
Кого хочу.
Тобою дух мой воскресает. Я не о всех прошу, о Боже, Но лишь о том, Кто предо мною погибает, Чье мне спасение дороже,
О нем, — одном.
Прими, Господь, мое хотенье! О, жги меня, как я — свечу, Но ниспошли освобожденье, Твою любовь, Твое спасенье —
Кому хочу. (С. 118)
В дополнение ко всем другим художественным достоинствам этого произведения нужно отнести форму Carmen fîgurantum в виде зажженной свечи в подсвечнике и аллегорическое видение автора — горящей свечи перед Богом. Поэт сжигает себя на алтаре в мольбе за другого. Аллегория здесь двойного характера: молитва — это горящая свеча и сама поэтесса; свеча сгорает, становясь символом самопожертвования поэта.
Мистическое и религиозное мышление Гиппиус постепенно привело ее к убеждению, что в Русской Православной Церкви должна быть проведена реформа и что ″новое религиозное сознание″ должно заменить догмы исторической Церкви. Прежде всего, настаивала она, Церковь не должна быть подчинена государству.
/218/
В этот период ее творчества (1905-1914) религиозные, мистические и философские мысли Гиппиус образовали единое целое и совпали с ее планом преобразования общественно-политического устройства в России, основанного на свободе.
Поэзия Зинаиды Гиппиус тесно связана с литературной традицией в России, в частности с творчеством Тютчева, Баратынского, Лермонтова, Фета, но ее метафизическая религия опирается на другие источники: Библию, индусские откровения, книги Emmanuel Swedenborg′a, Karl von Eckhardthausen′a, Elias Levi и книгу мудрости Соломона. В центре ее поэтического видения стояла любовь как мистическая, очищающая сила, способная возродить грешную человеческую плоть. Ее стихотворения можно обозначить как гимны, прославляющие Бога, такие как Gloria in Excelsis, молитвы Серафима Саровского ″Арфа Святого Духа″, проповеди Андрея Критского и торжественные религиозные оды, в которых звучали главные мотивы манихейства, концепции дуалистического строения вселенной, и даже частично гностицизма с его учением о том, что эмансипации духа можно достигнуть через знание. Оказал влияние на Гиппиус и французский символизм, в частности Mallarmé с его обожанием красоты и отвращением к посредственности ″скучных деталей жизни″. Но в центре метафизической философии Гиппиус всегда стояла любовь, которая в этот период была тесно связана с понятием свободы. Концепцию любви в ее творчестве можно найти, например, в стихотворении ″Любовь одна″.
Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь — одна.
Мы негодуем, иль играем, Иль лжем — но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем:
Душа одна — любовь одна. (С. 90)
Восхитившись этим произведением, немецкий поэт Rainer Maria Rilke перевел его на немецкий язык2. Стихотворение ″Любовь, любовь…″ также раскрывает поэтическую концепцию любви Гиппиус.
Любовь, любовь… О, даже не ее — Слова любви любил я неуклонно. Иное в них я чуял бытие,
Оно неуловимо и бездонно
/219/
Живут слова, пока душа жива, Они смешны — они необычайны. И я любил, люблю любви слова,
Пророческой овеянные тайной.
Декабрь 1912, СПб. (С. 198)
Как Владимир Соловьев, Гиппиус утверждает, что подлинная любовь существует только в вечном ″настоящем″. Она одна, она не повторяется, не изменяется. Любовь верна и постоянна. Любовь — это триумф над смертью, переход из сферы временного в бессмертие, в вечность. Любовь выше человеческого сознания; любовь — это освобождение от эгоцентризма и эгоизма. Любовь — это эмансипация человеческой личности, она разрывает оковы тирании себялюбия3.
В философской системе Гиппиус любовь занимает центральное место во взаимоотношениях индивидуума и общества. Любовь — мост между ними. Только как активный член общества человек может реализовать свое абсолютное значение во вселенной и стать органической частью всеобщего единства. Поэтому способность человека испытывать любовь есть божественный дар. В любви он может обрести животрепещущую созидательную силу. Любовь сильнее веры, но вера живет во всякой любви. Любовь — это сама жизнь. Смысл человеческой жизни Гиппиус видит в стремлении человека к любви, к внутреннему гармоническому единству всего. Эта концепция любви лежит в основе понятия ″нового религиозного сознания″ Мережковских.
Гиппиус яснее всего дала свое определение христианства в статье ″Великий путь″ (1914)4, где она пишет, что историческое христианство есть только часть истинного Христианства, центральная и органическая часть его, но только часть. По ее мнению, истинное Христианство как концепция совпадает с понятием Троицы в Одном. Христианство есть совершенная, личная вера в Одну Божественную личность: Бог Отец, Бог Сын, Святой Дух, — Вечная Женщина-Мать. Апокалиптическая Церковь, Царство Третьего Завета, настаивает Гиппиус, раскроет любовь как духовную свободу. Царство Третьего Завета, разрешив все ныне существующие антиномии — пол и аскетизм, индивидуализм и общество, рабство и свобода, ненависть и любовь — соединит Небо и Землю в единое Царство, Царство апокалиптического Христианства. Произойдет соединение Трех в Одном: Бога Отца, Бога Сына, Святого Духа, — Вечной Женственности-Материнства. Христианство в этот момент завершит самое себя. Человек ″нового религиозного сознания″ должен понять идею Трех в Одном не как абстрактную теологическую доктрину, требует Гиппиус, а как ″живую, пульсирующую истину″. Гиппиус в
/220/
1938 г.5 выразила эти идеи в стихотворении ″Вечно женственное″ таким образом:
Каким мне коснуться словом Белых одежд Ее? С каким озарением новым Слить Ее бытие? О, ведомы мне земные Все твои имена: Сольвейг, Тереза, Мария… Все они — ты Одна. Молюсь и люблю… Но мало Любви, молитв к тебе. Твоим-твоей от начала Хочу пребыть в себе, Чтоб сердце тебе отвечало — Сердце — в себе самом, Чтоб Нежная узнавала Свой чистый образ в нем… И будут пути иные, Иной любви пора. Сольвейг, Тереза, Мария,
Невеста-Мать-Сестра! (С. 266)
В своем желании подготовить человека к духовной метаморфозе на пути к Царству Третьего Завета Гиппиус решила создать тесную группу людей-единомышленников, молящихся вместе, надеющихся вместе и ожидающих вместе светлого будущего. Уже в 1899 г. идея новой церкви возникла почти одновременно у Гиппиус и у Мережковского. По контрасту с первым, ранним периодом ее творческого пути Гиппиус теперь становится очень активной в своей деятельности, сознавая свою ответственность перед Человечеством будущего Третьего Завета. О своей новой идее она сообщила Философову, Перцову, Бенуа, Владимиру Гиппиусу, Нувелю, Баксту, Дягилеву, а также Антону Карташеву и Василию Успенскому, студентам Теологической Академии в С.-Петербурге; Бердяеву, Федору Сологубу, Минскому, Розанову и Поликсене Соловьевой, Все они принимали живое участие в религиозных дискуссиях на квартире Мережковских, но ясной перспективы в создании новой единой церкви ни у кого из них не оказалось. Тогда Гиппиус решила выделить центральное ядро из этой группы — Мережковского, Философова и себя — для продолжения их деятельности по созданию новой церкви, ″нового религиозного сознания″. Они постановили поддерживать внутреннюю связь с существующей Церковью, но внешне от нее хотели отделиться.
/221/
По инициативе Мережковских были организованы в С.-Петербурге Религиозно-Философские Собрания. Первое заседание состоялось 29-го ноября 1901 г. в зале Географического Общества. Епископ Сергий (Финляндский), ректор Теологической Академии в С.-Петербурге, был назначен председателем. На собрании присутствовали русские священники, монахи, а также Мережковский, Гиппиус, Валентин Тернавцев, Минский, Розанов, Бенуа, Перцов, Е.В.Дягилева (мачеха С.П.Дягилева), Карташев, Успенский и другие люди, близко стоявшие к Мережковским. Всего прошло 22 заседания Религиозно-Философских Собраний. Они были закрыты 5-го апреля 1903 г. по приказу Победоносцева. Протоколы заседаний печатались в журнале Мережковских ″Новый путь″ (1903-1904), созданном по инициативе Гиппиус. Сотрудниками журнала были Александр Блок, Владимир Пяст, Леонид Семенов, Сергей Сергеев-Ценский, Евгений Лундберг, Павел Флоренский, Розанов, Минский, Карташев, Успенский и другие.
Религиозно-Философские Собрания сыграли большую роль в духовной жизни столицы, поскольку они дали возможность русской интеллигенции и русскому священству обсуждать интересующие их проблемы непосредственно, лицом к лицу. Собрания также способствовали установлению более тесной связи между искусством и религией, западно-европейской культурой и восточным христианством. В этом смысле Собрания вполне соответствовали устремлениям и планам Зинаиды Гиппиус.
Она продолжала искать сообщников для реализации своего плана по созданию ″нового религиозного сознания″ в России и заграницей, главным образом среди французских католиков и представителей партии социал-революционеров, таких как Борис Савинков и Илья Бунаков-Фондаминский, с которыми она очень сблизилась во Франции. В С.-Петербурге к ее деятельности примкнули ее сестры, Татьяна (художница) и Наталья (скульптор) Гиппиус, Карташев и Успенский, а также начинающая писательница, приехавшая в С.-Петербург из Москвы, Мариэтта Шагинян.
В 1905 г. Гиппиус изменила свои взгляды на самодержавие: концепция монархии больше не соответствовала ее философским и религиозным планам. Она записала 23-го февраля 1908 г. в свой дневник ″О бывшем″: ″Я была бессильна против идеи самодержавия, как все-таки более религиозной, чем другая, общественная. Я не могла найти против нее метафизических аргументов. Но стала чувствовать, что должна найти, ибо она — неправда. Дима [Философов] отрицал ее — не обосновывая. Пользуясь его чувством — я пошла дальше. И вместе мы поняли, что
/222/
сама идея личности и теократии — в нашем понимании — ее отрицают″6 . Гиппиус теперь не видела в русском монархе наместника Христа на земле. Самодержавие, считала Гиппиус, вызвало войну, Октябрьскую стачку, Манифест и московское восстание. Мережковские и Философов сформулировали свое новое отношение к монархии короткой фразой: ″Самодержавие от Антихриста″, обвиняя русского императора в социальной несправедливости, политическом насилии и других проявлениях зла абсолютизма. Главным злом в их глазах была ″узурпация духовной силы″ императором, объявившим себя верховным и непогрешимым судьей Священного Синода. Она утверждала, что вина императора заключалась в том, что Русская Православная Церковь утратила свободу и автономию в духовных делах. Эти новые взгляды Мережковские и Философов изложили в книге 1907 г. ″Le Tsar et la Révolution″7. В ней они отрицали концепцию самовластия и государства как проявление силы извне, как царство дьявола. Они также отрицали диктатуру пролетариата и социализм как формы государства, основанные на применении силы извне. Отвергали они и общественно-политическую анархию, поскольку она порождает крайний индивидуализм. Бог был основой религиозной идеи Мережковских и Философова, высочайшей манифестацией духовной свободы и любви, особенно любви. Гиппиус называла сложные взаимоотношения между религией и политической и общественной жизнью (коллективом людей) ″религиозной общественностью″. Свои надежды на создание религиозной общественности или религиозной теократии они возлагали на русскую интеллигенцию, ″аристократов мысли″ в платоновском смысле слова. ″Аристократы мысли″, по их мнению, были способны пробудить в людях ″новое религиозное сознание″. Несколько избранных интеллектуалов должны были стать intellectus incarnatus, разумом и совестью России, устроителями духовного человеческого общества.
В период с 1914 по 1920 гг. Гиппиус была целиком поглощена общественными и политическими делами. Считая буржуазное общество с его стремлением к созданию материального комфорта и финансового благополучия главной помехой в достижении ее идеалов, она ужасалась его незаинтересованности в духовных сферах жизни. Находясь под влиянием ницшеанского культа индивидуализма и аристократизма, Гиппиус отвращалась от вульгарности, банальности и тривиальности устремлений окружавших ее людей. Вместе с Мережковским она опасалась, что это ″царство посредственности″ распространится на весь мир, и возникнет новое политическое государство, новое социальное устройство без свободы, без просвещенного индивидуализма и
/223/
без человеческой личности, созданной по образу и подобию Божьему. По терминологии Мережковских, это будет ″царство Антихриста, царство дьявола″, и его главной задачей будет сделать невозможным установление Царства Божьего на земле.
Гиппиус и Мережковский отрицали Первую мировую войну главным образом по религиозным соображениям. В своей речи на собрании Религиозно-Философского Общества в ноябре 1914 г. Гиппиус решительно объявила свою оппозицию войне, которая была для нее профанацией мирового человеческого устройства, грубым насилием и кровавым убийством. Она открыто выступала против защитников войны, в том числе Философова, Федора Сологуба, Александра Куприна, Леонида Андреева, Вячеслава Иванова, Антона Карташева, П.А.Флоренского, С.Н.Булгакова и других, начавших, по ее словам, петь ″патриотические оды″ во славу будущей победы России. Как она отмечает в ″Синей книге″: ″Писатели все взбесились. К. пишет у Суворина о Германии: ″…надо доконать эту гидру″. Всякие ″гидры″ теперь исчезли, и ″революции″, и ″жидовства″, одна осталась: Германия… . Идет организованное самоистребление, человекоубийство. ″Или всегда можно убить, или никогда нельзя″. Да, если нет истории, нет движения, нет свободы, нет Бога. А если все это есть — так сказать нельзя. Должно каждому данному часу истории говорить ″да″ или ″нет ″. И сегодняшнему часу я говорю, со дна моей человеческой души и человеческого разума — ″нет″. Или могу молчать. Даже лучше, вернее — молчать. А если слово — оно только ″нет″. Эта война — война. И войне я скажу: никогда нельзя, но уже никогда и не надо″8.
Эти настроения нашли себе выражение в творчестве Гиппиус этого нового периода в стихотворении ″Нет, никогда не примирюсь″:
В последний час, во тьме, в огне, Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне
И никогда не будет.
И если это Божья длань — Кровавая дорога, — Мой дух пойдет и с Ним на брань,
Восстанет и на Бога (С. 214).
Ее ″восстание″ на Божескую длань еще отчетливее слышится в стихотворении ″Адонаи″:
Твои народы вопиют доколь? Твои народы с севера и юга. Иль ты еще не утолен? Позволь
Сынам земли не убивать друг друга.
/224/
Не ты-ль разбил скрижальные слова, Готовя землю для иного сева? И вот опять, опять ты — Иегова,
Кровавый Бог отмщения и гнева!
О, прикоснись к дымно-багровой мгле, Не древнею грозою — а Любовью. Отец! Отец! Склонись к Твоей земле:
Она пропитана Сыновней кровью!
(СПб., ноябрь 1914. С. 205-206)
Вместе с тем Гиппиус могла бы принять войну как требуемую Богом жертву огнем и кровью. Гиппиус надеялась, что этот очищающий огонь укрепит волю и стремление человека в его борьбе за ″новую Истину″, за Царство Божье на земле. Таким образом, полагала она, война могла бы способствовать претворению в жизнь идеалов Апокалипсиса. Новое начало принесло бы с собой всеобщий мир, освобождение от посредственности и установление религиозной общественности. Эти новые надежды нашли выражение в стихотворении 1915 г. ″Молодое знамя″:
Развейся, развейся, летучее знамя! По ветру вскрыли, троецветное! Вставайте, живые, идите за нами!
Приблизилось время ответное.
Три поля на знамени нашем, три поля: Зеленое-Белое-Алое. Да здравствует молодость, правда и воля!
Вперед! Нас зовет Небывалое. (С. 209)
Гиппиус стремилась разрушить старое и создать новое. Ее литературная деятельность была для нее средством на этом пути, как и участие в Религиозно-Философских Собраниях, создание журнала ″Новый путь″, а позже литературно-философского общества ″Зеленая лампа″ в Париже. Именно таким образом Гиппиус искала возможности для распространения своих религиозных взглядов и общественно-политических концепций, для выявления духовных болезней современного человека и указания пути преодоления этих болезней. В этот период она уповала больше на молодое поколение, чем на intellectus incarnatus. В своей пьесе ″Зеленое кольцо″ (1914), поставленной в Александрийском театре в С.-Петербурге под руководством Всеволода Мейерхольда, в исполнении ведущих столичных актрис М.Г.Савиной и Е.Н.Рощиной-Инсаровой, Гиппиус рисует поколение русских людей, вдохновленное на жизнь идеей ″быть вместе″. Автор называет секретом пьесы ″радость общественности″9. Молодежь
/225/
создает новые человеческие взаимоотношения на основе свободы, равенства и братства. Взяв из прошлого только им необходимое, они строят новое общество и создают новые духовные ценности. Пьеса прошла с большим успехом: сначала на петербургской сцене, с 1916 г. на сцене Московского Художественного театра с Аллой Тарасовой и Николаем Баталовым в главных ролях, и в 1933 г. в Пражском театре в Чехословакии.
Гиппиус и Мережковский были в С.-Петербурге, когда произошла Февральская революция 1917 г. Как и Блок, Андрей Белый и Брюсов, Мережковские приветствовали ее, видя в ней катаклизм, который вызовет к жизни ″революционно-разрушительные″ и ″революционно-созидательные″ силы для будущей России — нового государства, основанного на свободе, равенстве и братстве. Февральская революция, как надеялись эти русские писатели, освободит человеческую личность и создаст ″новое религиозное сознание″, подавленное до тех пор русским самодержавием и русской православной церковью.
Полная энергии и устремленности в будущее, Гиппиус писала манифест для Временного правительства и вместе с Мережковским и Философовым обсуждала вопросы политического и общественного характера с Керенским, Бунаковым-Фондаминским и Борисом Савинковым у себя в петербургской квартире на Сергиевской улице. Гиппиус сочинила декларацию для Религиозно-Философского Собрания, в которой требовала отделения Церкви от государства. Власть, утверждала она, должна перейти в руки Временного Правительства. В опьянении от свободы, которая обещала ей настоящую религиозную революцию, Гиппиус писала такие полные воодушевления стихи, как ″Юный март″ от 8-го марта 1917 г.:
″Allons, enfants de la patrie… ″
Пойдем на весенние улицы, Пойдем в золотую метель. Там солнце со снегом целуется
И льет огнерадостный хмель.
По ветру, под белыми пчелами, Взлетает пылающий стяг. Цвети меж домами веселыми
Наш гордый, наш мартовский мак!
Еще не изжито проклятие, Позор небывалой войны. Дерзайте! Поможет нам снять его
Свобода великой страны (С. 218)
/226/
Вместе со своей страной Гиппиус надеялась, разбуженная ″Божьим дыханием″, ″воскреснуть за гранью таинственной″ в новой религиозной общественности.
Однако Февральская революция, как и революция 1905 г., разочаровала Мережковских. Временное правительство вскоре пало. Октябрьская революция 1917 г. установила в России ″Царство Антихриста″. Свобода индивидуума была попрана: церковь стала первой жертвой нового режима; религиозные искания Мережковских больше не могли быть реализованы с воцарением ″зверя-народа″. Гиппиус изобразила этот новый этап в истории России в стихотворениях ″Тли″, ″Тишь″ и других, полных тоски и сознания большой потери. ″Нет никаких людей″, ″душа на ключе, в тяжком запоре″, ″над городом распростерся грех″ — такие и другие подобные образы пронизывают теперь поэзию Гиппиус. Писала она и горестные, полные гнева стихи, как, например, ″Осенью (сгон на революцию)″:
На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест… Замкни облавой, сгруди, как стадо,
Кто удирает — тому арест.
Строжайший отдан приказ народу, Такой, чтоб пикнуть никто не смел. Все за лопаты! Все за свободу!
А кто упрется — тому расстрел.
На баррикады! На баррикады! Вперед за ″Правду″, за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады…
Не понимают? Небось, поймут!
25 октября 1919. СПб. (С. 239)
В новой стилистической манере она бросает гневные упреки русскому народу, свершившему политическую революцию и в этом процессе засекшему кнутом свою свободу:
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются пушки, разевая рты… И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!
29 октября 1917. (С. 220)
Но вера в будущее не покидает ее даже в эти страшные годы, о чем мы читаем в ее стихотворении ″Нет″:
Она не погибнет, — знайте!
Она не погибнет, Россия.
/227/
Они всколосятся, — верьте!
Поля ее золотые. (С. 235).
А затем ее мольба уже в эмиграции: ″Господи, дай увидеть!″:
Господи, дай увидеть! Молюсь я в часы ночные. Дай мне еще увидеть
Родную мою Россию.
Как Симеону увидеть Дал Ты, Господь, Мессию, Дай мне, дай увидеть
Родную мою Россию. (С. 344)
Потеряв надежду на спасение России силами извне и не желая работать на большевиков, Мережковские решили покинуть Россию, чтобы вновь в Европе обрести утраченную свободу и продолжать поиски возможности установления Царства Божьего на земле. Гиппиус так поэтически изобразила отъезд из С.-Петербурга много лет спустя:
ОТЪЕЗД
До самой смерти… Кто бы мог думать? (Санки у подъезда. Вечер. Снег.) Никто не знал. Но как было думать,
Что это — совсем? Навсегда? Навек?
Молчи! Не надо твоей надежды! (Улица. Вечер. Ветер. Дома.) Но как было знать, что нет надежды?
(Вечер. Метелица. Ветер. Тьма.) (С, 366)
С отъездом в Европу ″навсегда″ — в Варшаве — начался новый период в творчестве Гиппиус. Вместе с Мережковским и Философовым она читала лекции, писала антикоммунистические статьи и встречалась с представителями польской шляхты и русской эмиграции в Польше, решая вопросы оказания сопротивления большевикам из Польши. Там, поглощенная политическими событиями, Гиппиус не писала художественной прозы. Только один томик ее стихов ″Походные песни″ под псевдонимом Антон Кирша вышел в Варшаве в 1920 г. Написаны эти песни были для русского полка, который должен был идти в авангарде польской армии в поход на Москву.
После заключения Пилсудским мира с Советской Россией в августе 1920 г. Мережковские покинули Варшаву 20-го октября 1920 г. и через Wiesbaden прибыли в Париж в начале 1921 г. Все
/228/
события, связанные с их пребыванием в Варшаве, описаны Гиппиус со всеми подробностями в ее ″Варшавском дневнике″ 10.
В эмиграции Гиппиус не только не отказалась от своих прежних религиозно-философских взглядов, но продолжала настаивать на своей прежней точке зрения на революцию, на ее сущность, что следует, например, из ее письма к Бердяеву от 13-го июля 1922 г.: ″Я, конечно, не согласна с вами насчет революции. Доказать вам противное я не могу, ибо факты, как будто, подтверждают ваше положение; но данные факты еще не доказательные для меня. Вы забываете войну. Я еще могу признать, что наша революция во время данной войны должна была кончиться большевизмом, но чтобы всякая революция (вещь очень смешная, конечно, чего не отрицаю) должна фатально порождать такую дьявольско-неслыханную ситуацию — никак не могу поверить. Вообще, я не страдаю фатализмом и поэтому остерегаюсь широких обобщений. Да и как иначе, если признаешь свободную личность во времени и пространстве?″.
О своем отношении к России и к Русской православной церкви после революции 1917 г. Гиппиус сообщает в том же письме: ″Россия? Нет, я без доброго чувства вспоминаю последние годы, там проведенные. Я не хуже вашего знаю, до какого высокого подъема духа могут дойти там люди. Письма, кот я оттуда получаю, нельзя читать без чувства величайшего благоговения. Я знаю, я прямо вижу там, в России, — святых. Быть может, останься я там эти два года, и я бы приобрела это сияние. Но когда я уезжала — было еще время действенных надежд, борьбы и веры, что нужна какая-то волевая прямолинейность. Оказалось, не нужна, но и святости той здесь не приобретешь… Я — если смею сказать — не приобретя святости и утратив очень многое, сохранила только себя. Насколько это большая ценность — вопрос другой. О Церкви — я говорить не хочу. И не могу. Я могу только преклониться в данный момент перед Нею с тем же благоговением, как могу перед святыми в России… в грешной России. Сейчас мне Россия чужда, поскольку в ней только святые и только грешники… там, как будто, нет ″людей просто″. А Церковь — уж конечно врата Адовы не одолеют ее″.
В письме к Бердяеву от 13-го июня 1923 г. Гиппиус дает следующую картину своей жизни в Париже после прибытия из Польши в 1920 г.: ″Я … ясно вижу, что выброшена отовсюду и некуда приложить сил, которые у меня еще остались. Нечего и не с кем делать. Страшное состояние, я для моей природы неподходящее″. Несколько раньше, 20-го февраля 1923 г., она пишет Бердяеву: ″Что касается меня — то не говорю уже о том, что в России я фактически последние годы была лишена всякой возможности какой-нибудь работы,— здесь, в Париже, делать совершенно нечего. Вначале, когда мы приехали сюда после
/229/
полугодовой варшавской горячки, времена были другие несколько; теперь странно о них вспоминать; теперь Париж, в русском смысле, пустыня; нет ничего, и даже нет никаких возможностей для бытия чего-либо. Эмигранты — одичалые единицы или замкнутые старые кружки, как старые эсеры, сухая и тупая группа Милюкова. Все это недвижимо и непроницаемо. Единственная газета, — Милюкова, — курам на смех…11 Есть еще церковный кружок, но это и все; окружение его — неинтересные ″остатки″ русской бюрократии, с которыми нам просто нечего делать и не о чем говорить. Остается одно: уйти каждому в себя, в собственную личную работу. Так люди, по возможности, и делают. Так ушел и Д С, так пытаюсь делать я, хотя с непривычки очень трудно писать с сознанием, что это для себя и только… Почти незаметно, у нас с Д С, начинается склонение к французским кругам… Для заработка Д С иногда прямо по-французски пишет, да и я до этого разврата дошла, как это ни абсурдно″.
Русская колония в Париже изумляла Гиппиус своим безразличием к религиозным и политическим вопросам времени. В целом ряде своих статей она упрекала современников в их равнодушии к ″вопросам первой важности″ — большевизму, русской православной церкви, судьбе человека в советской России и т.д., горячо отстаивала свою концепцию ″свободной русской православной церкви″, независимой от государства. По этому вопросу разгорелась оживленная полемика между Гиппиус, Бердяевым и Милюковым. На вопрос Милюкова о сущности новой церкви Мережковских Гиппиус писала в 1925 г.: ″На ваш логический вопрос ″где же эта церковь?″ — мы отвечаем: ″в будущем″. Это, формально, тот эксперимент Церкви без папы и цезаря, который предстоит ″…нам″, говорите вы; кому — нам? России? Русскому народу? Мне неясно, что вы тут разумеете. Как будто все-таки выходит, что вы-то (символически) церковь без папоцезаризма или цезаропапизма не мыслите, никакую″. В письме к Бердяеву от 13—16-го мая 1926 г. Гиппиус так определяет свою позицию: ″Я совершенно не считаю себя находящейся вне Церкви, и той именно, к которой по рождению и крещению принадлежу, догматы и Таинства которой признаю. Буду считать себя вне Церкви тогда, когда она меня отлучит″.
Хотя и в большом унынии по поводу крушения политических и общественных идеалов, связанных с Россией, Гиппиус была все так же полна планов и деятельна в эмиграции, как прежде в С.-Петербурге. Она продолжала, как всегда, сочинять стихи, облекая абстрактные мысли в конкретные образы; писала рассказы, литературные и критические статьи, дневники и воспоминания, в которых она неизменно выступала зорким наблюдателем, умеющим искусно связать отдельные наблюдения в одно органическое целое,
/230/
и собирала вокруг себя интересующих ее собеседников. Своей миссией в Западной Европе Мережковские полагали предупреждение Европы об опасности и зле коммунизма.
В 1921 г. Гиппиус организовала в Париже Религиозный Союз, куда входили народник Н.В.Чайковский, которого Мережковские знали еще по С.-Петербургу, И.П.Демидов, помощник Милюкова в газете ″Последние новости″, А.В.Карташев и Н.П.Вакар, религиозно мыслящий член Кадетской партии. Вскоре Гиппиус переименовала Религиозный Союз в Союз Непримиримости во имя более действенного сопротивления большевизму. По своей программе этот союз напоминал Религиозно-Философские Собрания в С.-Петербурге. В центре программы стояли вопросы о создании новой России, о свободе, о человеческой личности и о страдающей Русской Церкви в России. Гиппиус не отказалась от своих прежних идеалов, и в эмиграции она искала ″новые методы″ для их осуществления, для обретения свободы во Христе и со Христом.
Гиппиус печаталась во всех русских литературных журналах, газетах и сборниках в Париже. В 1925 г. вышли в свет ее ″литературные портреты″ — ″Живые лица″, жизненные миниатюры, прекрасно написанные с точки зрения стилистической манеры, с обилием красок, запахов, деталей, диалогов и насыщенные поэтической атмосферой. Вряд ли есть в русской литературе другое художественное произведение, хотя бы отдаленно напоминающее ″Живые лица″. Оно заслуженно получило высокую оценку ведущих русских критиков в эмиграции, Ходасевича и Адамовича.
Большим событием в жизни русской эмиграции в Париже стал Первый конгресс русских писателей и журналистов в эмиграции, созванный королем Югославии Александром в 1928 г. в Белграде. Король Александр вручил нескольким выдающимся русским писателям, в том числе Гиппиус и Мережковскому, орден Св. Савы за их вклад в русскую культуру. Было организовано специальное книгоиздательство ″Русская книга″ под эгидой Сербской Академии Наук. Оно сразу начало печатать книги Мережковского, Гиппиус, Бунина, Куприна, Шмелева, Ремизова, Бальмонта, Тэффи, Амфитеатрова, Игоря Северянина и других. В Югославии Мережковские прочли целый ряд публичных лекций; по просьбе слушателей Гиппиус читала свои стихи. В.А.Злобину, в письме от 23-го сентября 1928 г., Гиппиус описывала это событие следующим образом: ″Король очень ″почтительно″ говорил с Дм., начал по-русски, а потом по-французски. Ко мне обратился по-русски, а я, м.б. по рассеянности, только что слыша фр., отвечала по-французски; тогда этот самый король говорит: ″Madame trouve que je parle si mal russe qu′elle préfère
/231/
que je lui parle français″; я немедленно перехожу на русский, не сомневаюсь, мол, в ваших познаниях; он, как бы извиняясь: ″Я прежде хорошо говорил, но теперь у меня нет практики, я забыл…″. Тут я немножко, как все нашли, его ″поучила″: ″О, это нехорошо забывать русский язык…″. Вообще было забавно. С владыкой Досифеем (превеселый монах, притом соловьевец), мы прямо друзья. Он меня так и зовет: ″миленькая моя″. Был еще банкет министров, а завтра… международного конгресса… Сегодня, сейчас, мы поедем еще на какой-то ″чай″, и еще куда-то вечером, не знаю″. В письме к Злобину от 30-го сентября 1928 г. Гиппиус продолжает весело: ″Король дал нам какой-то орден. Кроме того, прислал мне массу собственных папирос… Вчера мы завтракали в ″интимном″ дворце, на золотых и серебряных тарелках (sic!) Я сидела рядом с королем, а Дмитрий — с королевой″. 6-го октября 1928 г. она рассказывает дальше: ″Бунину бы тоже дали ленту через плечо (1-й степени), а теперь только Дмитрию и Немировичу. Я с Зайцевым и Куприным — только звезды (все это нам вручено, в голубых футлярах), но мы и 2-й степенью должны быть почтены: она только у министров″.
В 1938 г. Гиппиус прониклась новой идеей — издавать свободный сборник, в котором она настаивала на принципе свободного выражения мнений. Первый сборник вышел в 1939 г. с предисловием Гиппиус ″Опыт свободы″. Сборник содержал произведения Адамовича, Мамченко, Терапиано, Юрия Мандельштама, Лазаря Кельберина, Лидии Червинской, Владимира Злобина и других. Темы их были самые различные: любовь, свобода, искусство, личность, совесть, война. В эмиграции, как и прежде в России, Гиппиус была поглощена литературными, общественно-политическими и философскими проблемами в современной ей жизни русской эмиграции.
О свободе Гиппиус писала поэту Виктору Андреевичу Мамченко 5-го января 1937 г.: ″…Я хочу, кстати, и насчет ″воскресений″ именно с вами поговорить. Я держусь вашего мнения и старого принципа, т.е. свободы: пусть приходят те, кому интересно; кому неинтересно — те и сами не будут приходить… При такой свободе сохраняется и внутренняя свобода: всем можно говорить правду в глаза. Отбор сам получится, в конце концов; если, после него, останутся два-три человека, то это ничего, раз это произойдет естественно. Володя и Г.Иванов мудрят, желая произвести отбор искусственный, и возражают мне, что я не знаю изменившихся времен и степени общего разложения. Может быть, и не знаю; но что из этого? Искусственный отбор тогда уже совсем не годится, а просто — закрыть лавочку. Вы мою тенденцию знаете — никого ничему не учить, ничего своего не ″внушать″, а если кому что мое, или наше, понадобится (по-серьезному) — берите, насколько сумеете″.
/232/
В 1938 г. вышел последний стихотворный сборник Гиппиус ″Сияния″. Звуковая и эмоциональная тональность его иная, чем в первых сборниках ее стихов. Усталость, разочарование и сожаления по поводу невозможности свергнуть большевистский строй в России отчетливо звучат в печальных строках:
В церкви пели Верую, весне поверил город. Зажемчужилась арка серая, засмеялись рои моторов. Каштаны веточки тонкие в мартовское небо тянут. Как веселы улицы звонкие в желтой волне тумана. Жемчужьтесь, стены каменные, марту, ветки, верьте… Отчего у меня такое пламенное желание — смерти? Такое пристальное, такое сильное, как будто сердце готово. Сквозь пенье автомобильное
не слышит ли сердце зова?
Господи! Иду в неизвестное, но пусть оно будет родное. Пусть мне будет небесное
такое же, как земное… (С. 278)
Сборник заканчивается стихотворением ″Домой″. Гиппиус читала его по просьбам слушателей на каждом литературном soirée в Париже и Югославии:
Мне о земле — болтали сказки:
″Есть человек. Есть любовь″.
А есть — лишь злость. Личны. Маски.
Ложь и грязь. Ложь и кровь.
Когда предлагали мне родиться —
не говорили, что мир такой.
Как же я мог не согласиться?
Ну, а теперь — домой! домой! (С. 282)
/233/
Гиппиус отчетливо сознавала утрату веры в возможность претворения своих идеалов в жизнь. С глубокой печалью она писала Адамовичу в письме от 9-го марта 1933 г.: ″Все мои mezza пройдены, отвечать мне за будущее, которого нет, нечего, ″опустошений″ бояться поздно… Важно, что и ничем помочь не могу. Я ничего не могу и не умею ″делать″, ни варить суп, ни мыть полы, а то, что я еще умею — ни для кого не пригодно… Да, очень трудно ″сообщаться″ человеку с человеком. Святые, пожалуй, правы, что каждый из них сообщался с Богом, а с людьми молчал. Бог-то уж наверно поймет, и не как-нибудь, а как надо″. Но из ее последней (к сожалению, незаконченной) поэмы ″Последний крут″ с очевидностью следует, что до конца жизни Гиппиус не отходила от своих главных религиозных и идеалистических убеждений: любовь — это главное в человеческой жизни; любовь связывает небо и землю в одно неделимое целое; путь к любви ведет через хаос человеческих переживаний и через смиренное принятие на себя страданий на земле. Она не винила Бога в своем страдании; напротив, утверждая, что она была безмерно счастлива в течение всей своей долгой жизни, перед переходом в ″бытие-небытие″ она принимала на себя ″расплату″ за счастье, за любовь, за творческий талант.
Свое отрицание большевизма Гиппиус также сохранила до конца своих дней. Екатерине Михайловне Лопатиной, своей приятельнице в Париже, она писала 5-го июня 1939 г.: ″Самое тяжелое — это всесветный триумф большевиков. Все им лижут пятки, особенно французы, и они в полном самоупоении наглости. И подчас — нет-нет — и возропщешь: доколе же, Господи?!″. Из Италии, 14-го октября 1936 г., Гиппиус пишет Злобину, что она не может, не хочет верить в возможность новой мировой войны, ″хотя от дубины Хитлера всего можно ждать″.
В Сочельник в 1943 г. в Париже Гиппиус сделала краткую запись в своем дневнике ″О бывшем″: ″Конец. Все умерли. Пока я жива, физически″. Мережковский скончался в 1941 г. Его смерть повергла Гиппиус в состояние страшной физической слабости и умственной прострации, что она выразила в четырех сжатых строчках:
Как эта стужа меня измаяла, Этот сердечный мороз. Мне бы заплакать, чтоб сердце оттаяло,
Да нет слез… (С. 370)
Одинокая, усталая и далекая от всего происходящего в нашем трудном современном мире, Гиппиус умерла 9-го сентября 1945 г., так и не дописав своей книги ″Д.С.Мережковский″.
Зинаида Гиппиус является одним из самых интересных людей своего времени, оригинальным религиозным мыслителем,
/234/
талантливым поэтом, представителем самой утонченной мировой культуры. По словам A.A.Волынского, Гиппиус ″была поэтична насквозь… Культ красоты никогда не покидал ее ни в идеях, ни в жизни… Знакомство мое с Гиппиус заняло несколько лет, наполнив их большой поэзией и великой для меня отрадой″12. В поэзии Гиппиус четыре аспекта в традиции русской культуры — искусство, религия, метафизическая философия и общественно-политическая мысль — сливаются в одно гармоническое целое. Творчество Зинаиды Гиппиус, этой современной Hypatia, может быть, и устаревшее в наш экзистенциальный, технологический и преступный век, все еще сохраняет в себе силу вдохновлять читателя видением духовной реальности, красоты и всеобъемлющей любви как основания идеального человеческого общества.
Примечания
1 Гиппиус З.Н. Стихотворения. СПб., 1999, ″Новая Библиотека поэта″. С. 75. Далее номер страницы в тексте.
2 R.M.Rilke ″Liebe ist nur eine″, Ausgewählte Werke. Leipzig, 1948. T. II. S. 382.
3 Ср.— Владимир Соловьев, ″Смысл любви″. Собр. соч. СПб., 1911. Т. 1.
4 Голос жизни. 1914. № 7. С. 13-17.
5 Сияния. Париж, 1938. С.11.
6 Гиппиус З.Н. Дневники. Т. 1. М., 1999. С. 133-134.
7 Le Tsar et la Révolution. Paris, 1907. На франц. языке.
8 Гиппиус З.Н. Дневники. Т. 1. М., 1999. С. 386, 387.
9 Гиппиус 3. Зеленое кольцо. СПб., 1916. С. 145.
10 ″Возрождение″. Независимый лит.-политич. журнал. Париж. 1969. №№ 214, 215, 216, публикация Т.АПахмусс; см. также: Гиппиус З.Н. Дневники. Т. 2. М., 1999. С. 281-346. Письма Гиппиус, цитируемые далее — см.: Between Paris and St.Peterburg: Selected Diaries of Zinaida Hippius, ed. and transl. By Temira Pachmuss. Urbana-Chicago-London: University of Illinois Press, 1975. PP. 178-241; Pachmuss T. Intellect and Ideas in Action. München, 1972.
11 ″Последние новости″, ежедневная газета под ред. М.Л.Гольдштейна и П.Н.Милюкова. 27 августа 1920 — 11 июня 1940, №№ 1-7015. Париж. Гиппиус начала сотрудничать в ней с полемической заметки ″Было не то. Письмо в редакцию″ 9 апреля 1921 г. (вместе с Д.С.Мережковским).
12 Минувшее: исторический альманах. Москва — Санкт-Петербург: Atheneum — Феникс, 1993. № 12. С. 275.
Текст по изданию: Зинаида Гиппиус. Новые материалы. Исследования. — М., ИМЛИ РАН, 2002