2
Ιδέα (ens realissimum) или έιδωλον?1 Для многих поэтов вопрос этот является роковым. Куда направить творческую энергию: к ознаменованию ли сущего или к преобразованию види-мостей, к созданию хрупких образов, не имеющих за собой бытия, а только распространяющих бывание? Как предпочесть женскую, молчаливую восприимчивость блестящему по внешности, самостоятельному творчеству? Не лучше ли, чем петь с чужого, хотя бы и божественного голоса, спеть свою какую ни есть песенку? Многие соблазняются второй долей. Иные, внимая голосу эпохи, всеми силами устремляются к первой. Чистые типы редки наперечет. Особенно интересны те случаи, где обе стихии находятся в энергичной борьбе, не существуют, а ратоборствуют. Такие случаи мы имеем в настоящее время в Андрее Белом и Александре Блоке. Оба эти поэта приближаются к расцвету своих действительностей и спешат сложить последние камни своих миросозерцаний. Их творчество полно еще энергии. Избираемые ими формы мягки, как только что отлитые колокола. Что у старших их современников, поэтов более установившихся, лежит спокойно рядом, то у них еще бунтует.
Вячеслав Иванов и Сергей Городецкий. 1910-е годы
Двумя меткими и короткими фразами Вячеслав Иванов определяет их положение:
«Андрей Белый как поэт хочет реализма и не может преодолеть идеализм».
«Блок, напротив, отвращается от реализма».
/114/
3
«Блок, напротив, отвращается от реализма»*.
Постепенно затемняется мистический его облик, светивший со страниц «Стихов о Прекрасной Даме». Женственная природа этой книги обаятельна надолго. Восприимчивая душа отрока, зажигающего свечи у алтаря, берегущего «огонь кадильный»2 и с умилительной скромностью верующего, поистине была причастна тайне. «Ens realissimum» было для нее живой, несомненной, явной в цветах и звуках реальностью. Ознаменовать ее — вот что было подвигом робкого, ослепленного тайновиде-нием отрока.
Об этом ясно говорят такие признания:
Все лучи моей свободы
Заалели там.
Здесь снега и непогоды
Окружали храм.Все виденья так мгновенны, Буду ль верить им? Но Владычицей Вселенной, Красотой неизреченной Я, случайный, бедный, тленный,
Может быть, любим3.
Подвиг ознаменования начал свершаться в символе Прекрасной Дамы. История литературы установит происхождение этого символа и его развитие в поэзии Блока. (Отчасти это уже сделано.) Для нас же сейчас важна излишняя определенность его, подозрительная быстрота нахождения формы ознаменования и односторонность этой формы. Как-то слишком просто обошелся поэт с порученными ему тайнами. Слишком скоро поэтому он должен будет назвать их «глухими»4, а явление ему Сущего в облике Вечной Женственности низвести к простому обладанию сердцем какой-то женщины. («Глухие тайны мне поручены, мне чье-то сердце вручено» — «Незнакомка».) И таким образом поэтическое развитие Блока пойдет дорогой «отвращения» от реализма. «Мгновенные видения», которым он вначале не хочет верить, овладевают им слишком скоро.
* Соглашаясь с оценкой отдельных периодов творчества А. Блока в сфере чисто эстетической, редакция расходится с автором статьи в общем прогнозе, высказываемом им относительно пути развития поэзии Блока. — Примеч. редакции.
/115/
«Не миновать нам двойственной сей грани», — ставит он слова Владимира Соловьева над отделом «Перекрестки» первой же своей книги5 и с головой окунается в мир видимостей. «Мне страшно с Тобою встречаться»6, — говорит он бытию и утопает в бываниях.
И сейчас же вокруг него заплетается хоровод арлекинов, масок, людей на улице, людей в комнатах. Он становится близок Андрею Белому, внутренне близок, благостью падения, отчаянья7. В лучшие миги, когда дали окрыляются надеждой, утешает себя и его.
Из огня душа твоя скована И вселенской мечте предана. Непомерной мечтою взволнована —
Угадать Ее Имена8.
Только Имена! Это ли не отказ от ознаменования!
Драматизм «Стихов о Прекрасной Даме» и динамика их заключается именно в борьбе реализма с идеализмом. Еще все лучшее (объективно-эстетически лучшее) принадлежит первому. Еще совсем не удаются попытки импрессионистического изображения, что возможно только при торжестве иллюзионизма. Взять хотя бы такое стихотворение, как «Обман». Но процесс «отвращения» идет настолько быстро, что скоро появляется необходимость в новой форме! Так является роковой «Балаганчик»9. /116/
Это произведение понятно только с нашей точки зрения. Лирика его — скорбь души, отвратившейся от реализма. Драматизм его — последняя борьба угасающего реализма с победительным идеализмом. Образы его — искалеченные символы, с цинизмом и бахвальством неофита взятые из мира видимостей. Вот где объяснение «клюквенных соков» и «картонных невест», так смутивших публику и критику.
После первого, ужасного падения наступает эпоха сравнительного равновесия. Характерными для нее являются такие стихи, как «Незнакомка». Самое заглавие второго сборника «Нечаянная Радость» указывает на некоторое возвращение к реализму. Хаотический мир видимостей снова подчиняется поэту. Ценою видимой покорности ему поэта, который тайком, часто не веря себе («Иль это только снится мне?» 10), на краткие миги опять делается причастным тайн.
Второе горшее падение связано с циклом «Снежная маска». Здесь явное идолотворчество. Здесь прямо говорится об огнях и мгле «моего снежного города» 11. На несчастье поэта, вызванная им стихия снегов и метелей вырывается из его неопытных рук, овладевает им и уносит куда-то. Он ощущает это как смерть. Глубокий, бесконечный снег засыпает землю. Зима. Пускай. Так лучше. Мы верим в грядущую весну, тем более что в «Стихах о Прекрасной Даме» есть верное пророчество:
Будут весны в вечной смене
И падений гнет12.
Последний только что перенесен. Значит, ждать весны.
4
Так ратоборствуют два начала в современном символизме. С судьбой поэзии А. Белого и особенно А. Блока в немалой степени связана вообще судьба русской поэзии. Было б немного страшно за нее сторонникам реалистического символизма, если б она находилась в руках только этих двух неустановившихся еще в самом основном поэтов.
Но защищаемая традиция имеет, к счастью, твердых вожаков как на высотах настоящего, так и у порогов будущего.
Против идолотворчества крепко стоит мифотворчество13.
Примечания
1 Идея (греч.); реальнейшее сущее (лат.); идол, призрак, иллюзия (греч.). Термины, заимствованные из статьи Иванова «Две стихии в современном символизме», с опорой на которые он выстраивал противопоставление «реалистического символизма», обращенного к ознаменованию «реальности реальнейшей», и «идеалистического», превращающегося в «иллюзионизм».
2 Парафраз первых строк стихотворения: «Я, отрок, зажигаю свечи, / Огонь кадильный берегу…» (1902).
3 Неточная цитата из стихотворения «Сны раздумий небывалых…» (1902).
4 Ср. в стихотворении «Незнакомка»: «Глухие тайны мне поручены…»
5 Эпиграф к разделу «Перекрестки»—из «Посвящения к неизданной комедии» (1880) Вл. Соловьева.
6 «Мне страшно с Тобой встречаться…» (1902).
7 В этой же статье Городецкий замечал в связи с мотивами арлекинады в «Пепле»: «Иллюзионизм торжествует. Жизнь проносится длинной и жуткой вереницей маскарадов, арлекинад, где среди капуцинов в капюшонах, стройных чертей, бэби, турок и разных домино пролетает милая гостья—смерть («Маскарад»). Такова действительность, суматоха явлений, пляска бываний, за которыми не стоит никакого бытия» (С. 76, 77).
8 «Я бежал и спотыкался…» (1904).
9 Возросшая критичность по отношению к «Лирическим драмам» по сравнению с недавней рецензией (см. наст. изд.) отражает общую тенденцию к их негативной оценке в символистской среде.
10 Цитата из стихотворения «Незнакомка».
11 Из Посвящения к «Снежной маске».
12 «Дали слепы, дни безгневны…» (1904).
13 Заключительные строки статьи свидетельствуют о желании Городецкого представить себя верным учеником Вяч. Иванова.
Текст по изданию: Александр Блок: pro et contra. Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2004
Печатается с сокращениями по тексту первой публикации: Золотое руно. 1909. №1. С. 93—101.